Сгоряча Митька бросился к берегу, но быстро сообразил, что догонять плот вплавь в одежде и с топором за поясом будет долгим и трудным подвигом идиота. И ломиться по прибрежным зарослям не нужно, а нужно здесь, на пригорке, обогнать плот и тогда уже спуститься к реке. Он побежал, поглядывая на мелькающий за деревьями плот.

Оступился, успел подумать, что надо смотреть под ноги…

И стал проваливаться в темноту.

Глава XXVII

ЧЕГО БОЯЛСЯ ПОКОЙНИК

В ямё воняло смертью. Блинков-младший лежал вниз лицом на колючей шкуре, сжимая в кулаках обломки корней или веток — цеплялся, когда падал. Он отбросил эти не спасшие его палки и оперся руками, чтобы встать. Пальцы провалились в склизкое. Митька понял, что шкура не сама по себе, а какой-то дохлый зверь. Стараясь не думать, что там под ней склизкое, он перекатился на спину.

Высоко над ним голубел клочок задымленного неба, перечеркнутый сосновыми лапами. До края ямы было метров десять. Причудливо складывается судьба. Если бы сюда не свалился зверь, то Митька упал бы на голую землю и переломал себе ноги. А так зверь смягчил удар.

Митька опустил глаза… И заорал от ужаса!

Две головы смотрели на него пустыми глазницами. Одна — оленья с ветвистыми рогами и большими желтыми резцами, торчащими из-под полусгнивших губ. Вторая голова когда-то была человеческой. От нее остался только череп, одетый в остатки шапки-треуха с завязанными на подбородке тесемками.

Ирка любит говорить, что Блинкову-младшему не хватает воображения. Наверное, это его и спасло. Потому что человек с развитым воображением на Митькином месте стал бы представлять, как этот, в шапке, упал в яму. Как сначала он думал: «Ничего, выберусь!» Как день за днем перепробовал все способы, пока не ослаб. И как он умирал, видя свободу, слыша свободу, вдыхая таежные запахи свободы и, наверное, плача от бессилия. Тут бы человек с развитым воображением и спятил с ума. А Митька поорал, поорал и стал замечать очень интересные подробности. Например, что головы насажены на воткнутые в землю палки. И что в зубах у человеческой нестарый окурок.

Это был тот случай, когда сыщику не нужны сложные анализы и заключения экспертов-криминалистов, чтобы понять, кто оставил след. Преступника он узнает по почерку.

Блинков-младший встал с оленьей туши, подняв рой зеленых мясных мух. Растревоженная гниль завоняла еще сильнее. Задержав дыхание, он поискал следы. Так и есть: и каблук с подковкой сзади здесь отпечатался, и каблук с подковкой наискось побывал. В яму зачем-то лазили оба уголовника. Это придавало делу неожиданный оборот. Как ни хотелось Митьке поскорее зарыть пахучего оленя, пришлось внимательно, по часовой стрелке, осматривать место происшествия.

Любопытная картина складывалась у лучшего сыщика из всех девятиклассников. В кино ходить не надо.

Вот рядом с оленьей тушей груда тряпья и гнилых коричневых костей. Приглядевшись, можно узнать человеческие ребра, ноги, руки и рассыпанный позвоночник. Клочья истлевшей одежды валяются в беспорядке: один рукав поверх ног, другой в стороне… Похоже, что уголовники специально раздели скелет и перетряхнули всю одежду. Искали что-то?

Тут Митьке пришлось взять перерыв, чтобы выпустить наружу съеденную рыбу. Отвернувшись от проклятого оленя, он заметил боковой ход из ямы. В глубине виднелось гнилое бревно, подпирающее свод. Это же шахта!

Забыв о брезгливости, Блинков-младший стал копаться топором в мешанине тряпья и костей. Разгадка была близка. Ох, не уголь здесь добывали! И уголовники не случайно спустились в заброшенную шахту.

Надетый на палку череп скалил ровные белые зубы. Наверное, молодой был. Олень вонял, мухи жужжали и садились на лицо Митьке. Он искал сумку или сундучок, но помимо костей натыкался только на тряпки. Одна когда-то была сшита в трубу — ее уголовники разорвали в клочки. Митька нашел обрывок с пришитой к нему позеленевшей медной пряжкой: покойник носил трубу вместо пояса. Ага, сказал себе сыщик и стал прощупывать швы трубы. Она была такая ветхая, что расползалась в руках. Есть! Что-то твердое под пальцами. Маленькое, с булавочную головку, а тяжелое.

Блинков-младший сдул остатки растертой в прах тряпки, и на ладони блеснул бесформенный желтый кусочек. Золотой самородок.

Теперь наконец-то можно было засыпать оленя. Потюкав топором по стенке, Митька обрушил на него здоровенный пласт земли. Не успевших сняться с гнилого мяса мух засыпало, остальные улетели. Тухлую оленью голову Митька, взяв за рога, сунул в шахту и тоже засыпал. Удивительно, как он только не нанизался на эти рога, когда падал в яму. Десять сантиметров в сторону, и не стало бы лучшего сыщика из всех девятиклассников.

Оставалось похоронить погибшего старателя. Креста на нем, кажется, не было, хотя Митька мог и не заметить, потому что не искал специально. Снова ворошить кости для проверки совсем не хотелось. Факт тот, что кости были очень старые, из тех лет, когда все верили кто в Христа, кто в Аллаха, кто в эвенкийского божка Агды. Митька рассудил, что нехорошо молчком забрасывать человека землей, как зверя. Надо прочитать молитву, а уж бог сам разберется, кто перед ним и куда его отправлять.

Он выдернул из земли палку с надетым черепом, положил его к другим костям и начал:

— Отче наш, иже еси на небеси…

Как дальше, Митька не знал и объяснил своими словами. Мол, человек умер мучительной смертью, и за это неплохо бы простить ему все нарочные и нечаянные вины, которые есть у каждого. Аминь.

Несколько ударов топором по стене похоронили старателя. Почва была легкая, песчаная и обваливалась большими пластами. Блинков-младший сел на могильный холм и покатал на ладони самородок. Цена ему, крохотному, была невелика, зато самородок ответил сразу на многие вопросы. В старой шахте добывали золотоносный песок и промывали в реке. Видно, в те годы она сильно пересыхала, поэтому и пришлось сделать запруду. Тогда же погиб в собственной шахте старатель с золотом в поясе. Может быть, его бросил напарник, рассчитывая потом вернуться и снять золото с мертвого тела, да сам сгинул в тайге… Уже в наши дни на шахту наткнулись двое заключенных-лесорубов. Скорее всего один из них провалился случайно, как Митька, а другой его вытащил. Тогда они не могли взять золото покойника — не в барак же его нести. А теперь вернулись и взяли.

Во всем этом было два очень дрянных момента. Во-первых, уголовники пришли с реки, стало быть, плыли на плоту; Но и самолет с экипажем и Митькиным папой плыл на плоту в то же самое время. Хорошо, если это были разные плоты. Но нужно быть готовым к тому, что уголовники захватили самолет вместе с людьми. Для беглых преступников это фантастический подарок: заставь экипаж починить самолет и взлетай с любого луга, лети куда хочешь и садись где хочешь.

Второе Митькино открытие было еще печальнее: из шахты невозможно выбраться в одиночку. Во всяком случае, старатель этого не смог.

На Лину Митька не надеялся — та проспала остановку и не знает, в каком месте он сошел на берег. Значит, надо придумать способ выбраться из шахты, который не пришел в голову старателю.

Можно сплести веревку из разрезанных на ленточки джинсов и рубашки, привязать топор и выбрасывать из ямы, надеясь зацепиться за что-нибудь наверху, как якорем. Хорошая мысль, только материала для веревки не хватит, если даже пустить в дело носки, трусы и шнурки от кроссовок.

А если лезть враспор, как в кино про каратистов? Ширина ямы была как раз под Митькин рост. Он лег на живот, уперся ногами в одну стенку, руками в другую… И не смог подняться ни на сантиметр, потому что земля сразу осыпалась и под руками, и под ногами.

Уже не особенно надеясь, он вырубил ступеньку, вставил в нее ногу, нажал… И ступенька обвалилась. Земля была слишком рыхлой, чтобы выдержать вес человека.

Оставалось просто копать, и будь что будет. Странно, что старатель не испытал такого простого способа, ведь, наверное, в засыпанной шахте у него была лопата… Блинков-младший примерился топором повыше и стал рубить податливую землю. Тюк-тюк топором — стена обрушивается, встать на получившийся холмик и опять: тюк-тюк топором еще выше.